читать дальшеВыбирал картинку, чтобы поставить на мобильный. Случайно зашел в папку с картинками по Икс-менам. Намотало на спицы, бежал, сверкая пятками, но все равно догнало. О_____О
Как же меня по ним плющит, боже, обхожу сообщества и картинки за километр, шарахаюсь от саундтрека, как черт от ладана, но даже от пары старых гифок такой трэш пишется... как его ни запирай и не утрамбовывай в шкафу, рвется и просится. Так что дал себе волю. Раз в кои-то веки ПОГРУЗИЛСЯ Выгреб, отфыркиваясь и матерясь, и погреб, погреб, погреб!!

Канон: X-Men First Class
Пейринг: Эрик/Чарльз
Жанр: зарисовка, несвойственный мне тип ангста без флаффа, а в остальном все как всегда)))
Рейтинг: R за мат и насилие

Эрик опускает пальцы на ограду - низкую, выкрашенную в пошлый зеленый цвет, и металл под его пальцами успокаивающе ледяной. Ветер безжалостно рвет остатки листьев с ветвей, старые парковые деревья под его порывами скрипят, гнутся, царапают фонари вдоль дорожек, и мокрые тени мечутся по земле, словно в панике шаря между прелыми охапками.

читать дальшеЧарльз стаскивает перчатку и кладет ладонь на руку Эрика. Рука у него - невозможно горячая, и Эрик наслаждается контрастом ледяного металла и горячей кожи. Чарльз улыбается и эта улыбка - нежная, мечтательная, легкомысленная, восхитительно заразительная.
- Мы все сделаем правильно, - говорит он со своей обычной самоуверенностью. - Все будет правильно.
И убирает руку, натягивает перчатку, поднимает воротник, поворачивается спиной к Эрику и холодному ветру и уходит по дорожке в темноту, а ветер режет глаза, завывая, и Леншерр щурится, заслоняясь ладонью, моргает.

Эрик моргает и обнаруживает, что сжимает ледяной поручень. Парк исчезает, словно очередной порыв ветра срывает плохо повешенные декорации и обнажает закулисную изнанку. Чарльз тянет к себе шлем Церебро с той же азартной, уверенной улыбкой, заглядывает в шлем, почти пританцовывая, покачивает бедрами, находя удобную позу для долгого сеанса, опускает взгляд на Эрика - теплый, влюбленный, обожающий взгляд.
- Мы все сделаем правильно, - говорит он с восторгом. - Правда?
- Конечно, Чарльз, - говорит Эрик. - Все по плану.
Чарльз облизывает губы, сосредоточенно хмурясь, и Эрик думает, что когда они закончат, он запихнет Ксавьера в первую же пустую комнату, прижмет к стене и выебет, зажимая ладонью рот.
А потом Чарльз резко вздыхает, взгляд его становится невидящим, и у Эрика кружится голова, когда его сознания мимолетно касается непривычное чужое присутствие - ведь Чарльз никогда не лезет к нему в голову, они сразу так договорились, и Чарльз не нарушает данное слово, - и поручень теплеет и ускользает из-под пальцев, словно металл тает, проливаясь на пол каплями...

- Шах и мат, - говорит Эрик, опрокидывая ладьей белого ферзя, и Чарльз вздыхает, признавая свое поражение. Он смотрит на Эрика восхищенным, влюбленным взглядом, тем самым, которого Леншерру так не хватало - он даже и не знал, что ему так не хватало этого взгляда, в котором выражается преданность, восхищение, готовность забыть весь мир и встать рядом с ним - спина к спине, плечо к плечу, против всего мира, если понадобится, и боже мой, как прекрасно эта преданная готовность сочетается с бесстрашием Чарьза, с его самоуверенностью...
И с ощущением, что Чарльз пойдет за ним. Всегда пойдет рядом.

- Жаль, что меня не было в Германии в сорок третьем, - говорит Чарльз и дышит на замерзшие пальцы. Кусты над их головой шелестят пожухлыми листьями, между шипами качаются сморщенные красные ягодки, и Эрику почему-то кажется, что они ядовиты.
Эрик качает головой и хмурится. Одна мысль, что Чарльз мог бы быть в Германии в сорок третьем заставляет его вскидываться от ярости. Чарльз успокоительно, ласково улыбается:
- Мы бы отлично справились, - говорит он легко. - У нас бы все получилось.
И это так похоже на Чарльза, на его обычную наивную наглость...
- Мы бы их всех убили, - говорит он с той же уверенной интонацией. - Я бы не позволил никому приблизиться к тебе. А ты бы не позволил им забрать меня, верно?
Он наклоняется близко-близко, так что Эрик чувствует его дыхание - он все еще пахнет пахнет рыбой и костром, а лицо у него испачкано землей и на щеке свежие царапины - а чего еще ждать, когда уходишь в сопротивление, мелькает мысль у Эрика, и Леншерр рычит и притягивает его к себе, а Чарльз улыбается и прикладывает пальцы к виску, и пока Эрик кусает его губы, требовательно и жестоко, в паре сотне метров вражеские солдаты хватаются за головы, вопя от боли, падают, корчась, на землю, хрипят, размазывая текущую из ушей кровь, смотрят в темное небо выпученными, широко распахнутыми глазами, затихая с выражением страдания и бесконечного удивления - Эрик очень хорошо знает это выражение, он десятки раз переступал через тела с искаженными лицами, навеки замершими в этом сочетании боли и изумления.
Эрик отпускает его, позволяя, наконец, вздохнуть и отстраниться, встает в полный рост и поднимает руку, и мгновенно вокруг поднимаются фигуры, словно соткавшись из темноты - впрочем, некоторые из них так и делают.
Он смотрит вниз, на Чарльза - тот сидит на земле, взъерошенный и грязный в лунном свете, в пальто, заштопанном в нескольких местах, он улыбается беззаботно и счастливо, и Эрик усмехается собственнически, - вся эта сила, все это бесстрашие, вся это любовь - его, только его.
- Вперед, - говорит Эрик негромко. Он никогда не говорит "В атаку". Он не любит пафосное нагнетание. Все и так знают, что атаковать после Ксавьера некого.

А потом Чарльз стоит перед огромным парадным портретом очередной породистой старой тетки - ребята уже порезали его в нескольких местах и украсили надписями "свободу нашим братьям" и "смерть сторонникам регистрации". Чарльз осторожно поддевает пальцами обвисший кусок холста, поднимает его, прижимает к остальному полотну, словно срезанный кусок кожи к ране, и Эрик стоит в другом конце холла, заложив руки за спину, следя за ним. Чарльз некоторое время стоит, не шевелясь, потом бережно опускает лоскут обратно, то ли насмотревшись, то ли наигравшись, то ли убедившись в бесполезности своих действий, поворачивается и смотрит на Эрика задумчиво.
- Хочешь, останемся тут? - говорит Эрик. Он знает, что оставаться нельзя - им удается сохранить преимущество за счет внезапности и стремительности атак, но на долгую оборону их сил не хватит. Когда против тебя весь мир, приходится быть предусмотрительным. Но как же ему хочется окружить Ксавьера всем этим. Хочется, чтобы у него было все самое лучшее. Чтобы тот снова ходил в чистой, дорогой одежде, закидывал ногу на ногу, сидя в кожаном кресле между средневековыми доспехами, чучелом глухаря и позолоченными томами огромной домашней библиотеки, чтобы дворецкий бесшумной тенью предвосхищал его малейшее желание, а к ужину прилагался десяток вилочек и ножей всех размеров и форм. Эрику хочется ебать его на белоснежных свежих простынях, среди десятка шуршащих подушек, сбрасывая на пол одеяла. Хочется, чтобы Чарльз деловито обматывал бедра полотенцем после горячей ванны, и подолгу нежился у камина, прижимаясь щекой к колену Эрика. А пока у них есть только котелки, которые профессор драит наравне со всеми, когда приходит его очередь, и грязные канавы, где нужно выжидать часами, и тесные тенты, в которых трудно укрываться от ветра - потому что Эрик дорожит своим сокровищем, но не даст ему никаких поблажек, да Чарльз и не ждет их, конечно...
Чарльз улыбается, подходит к нему неторопливо, прижимается аккуратно и привычно, берет его лицо в ладони и нежно говорит:
- Ты же и так в любой момент можешь мне набить чучело глухаря, правда?
И Эрик вздрагивает всем телом, он хочет крикнуть, чтобы Ксавьер убирался из его головы, но вместо этого просто ударяет его наотмашь, и пока Чарльз падает, сам шатается от боли, пронзающей виски, и тоже падает, уже осознавая, что умирает, умирает с тем самым выражением изумления на лице, ударяется затылком о край тумбочки и просыпается.
Он долго сидит в темноте, мокрый от пота, в сбившихся простынях, успокаивает дыхание, прислушивается к шорохам спящего дома, потом встает и идет умываться.

- Мы все сделаем правильно, - с убежденностью говорит Чарльз, откладывая газету, и Эрик напрягается, ставит чашку на стол. - Я уверен, что законопроект найдет горячую поддержку среди мутантов. В конце концов, билль о правах тоже когда-то казался маловероятным, но такие как сенатор меняют историю! Главное - не давать замалчивать эту тему, не допускать насилия, демонстрировать, что мы готовы вести диалог...
Эрик слушает навязшие в зубах фразы о мирном сосуществовании. Слушает своего друга и вечного противника. Мечтателя, легкомысленного, самоуверенного, неисправимого оптимиста, пацифиста и даже временами идиота. Слушает, понимая, что сейчас для Ксавьера нет ничего важнее всеобщего блага, всех этих тысяч мутантов, которых он никогда не встречал, а его, Эрика, сейчас просто не существует для профессора. Его взгляд устремлен сквозь. Ввысь. В будущее, наверное.
Эрик всегда чувствовал ревность в такие моменты. Ему всегда нравилось снисходительно усмехаться, обрушивать эти воздушные замки парой фраз, чтобы заставить Ксавьера вернуться на грешную, кровавую землю и вспомнить о реальности. Нравилось вынуждать Чарльза спорить с собой. Но сейчас он почему-то только делает глоток обжигающего кофе и пожимает плечами, не мешая Чарльзу увлеченно строчить в блокноте.
- Да, мы все сделаем правильно, Чарльз, - говорит Эрик негромко, и он не уверен, что Ксавьер его слышит.

@темы: creative, fanfics, "Может, у супергероев так принято. Может, он зажимает ему боевую рану!" (с), метафизическая истерика, inside my head