Канон: Captain America: The Winter Soldier
Жанр: зарисовка (2.356 слов), АНГЗТ, "ВСЕ ПЛОХО" (с)
Рейтинг: PG-13/R за
Саммари: "Почему-то он не может вернуться в штаб. Он не помнит, почему. Он не выполнил задание. Он не помнит, почему. Все слишком сложно. Он слишком устал."
Комментарии: Тайм-лайн: непосредственно после событий "Зимнего Солдата".
Дисклеймер: Какая-то жесть, довольно графично, упоминания чего-то типа пыток, а бля, неважно, мне просто очень стыдно. ПРОСТИТЕ.
Он бредет по лесу без какой-то определенной цели.
У него пусто внутри, он кажется себе сломанным, но что-то гонит его вперед, какое-то мучительное чувство. Он идет, несмотря на бессмысленность своего побега - так раненое животное не может остановиться до последнего, пока не упадет, обессилев.
читать дальше
Он выходит к заброшенной хижине через пару часов. Наверное, здесь останавливаются охотники, но сейчас внутри никого нет и толстый слой пыли покрывает немногочисленную мебель.
Он доходит до остова кровати и ложится на ржавые пружины. Те возмущенно стонут под его весом, а он закидывает руку на глаза и надеется, что голова перестанет кружиться.
Голова кружится, как всегда, когда миссия критически затягивается. Кровать под ним качается и вращается, словно он на корабле. Потом начинается мигрень, и виски выламывает изнутри, будто куски кости вырывают клещами. В какой-то момент напряжение становится слишком сильным, он перегибается через край кровати, и его рвет. После этого боль чуть утихает, но головокружение усиливается.
Он чувствует чудовищную усталость и разобранность. Прикладывает пальцы к шее, считает пульс бессмысленно. Он не думает ни о чем, просто смотрит в потолок, затянутый паутиной, отмечая, что его трясет - одежда так и не высохла, температура окружающей среды падает, температура тела растет.
Нужно вернуться в штаб, сдать отчет о миссии, получить техническое обслуживание, но почему-то он не может этого сделать. Он не помнит, почему. При попытке сосредоточиться снова наваливается мигрень и тошнота.
В какой-то момент он проваливается не в сон даже - в темную болотную жижу, которая набивается ему в легкие, он захлебывается, кашляет, и кто-то придерживает его затылок заботливо, шепчет "не страшно, джеймс, бывает, все нормально, вот так" и он почему-то точно знает, что текила была плохой идеей, а потом его окружает электрическое гудение, и он душит какую-то девушку, держа ее на весу, она хрипит и пытается слабо бить его по руке, а ее ноги в нелепых балетках болтаются и колотят его по бедрам, и дело идет мучительно, ему почему-то хочется рычать от ярости и отвращения, задание должно быть выполнено, а он медлит, и он швыряет ее на землю, ударяет каблуком в лицо, потом наступает с размаху на шею, и вот он ударяет каблуком по паркету, ему нравится, как лакированные ботинки блестят в свете ламп, и он смеется и придерживает за талию, и платье развевается легкой белой пеленой, когда он закручивает ее, и обнажаются крепкие колени, и он чувствует предвкушение, возбуждение и торжество победителя, и музыка становится громче, свет блестит на носах новых ботинок, и на блестках на ее платье, и на саксофоне, и хилый паренек за столиком в углу что-то рисует на салфетке, потом поднимает глаза и улыбается ободряюще, и потом он целует ее в шею, горячую и пахнущую пудрой, и вокруг воют полицейские сирены, кричат люди, а он бьет, бьет, бьет каблуком в лицо, остервенело разбивая кости, хотя жертва уже затихла, задание выполнено, но он не может остановиться, и голос оператора в наушнике становится тревожным, а потом его обливают ледяной водой, и он сворачивается на полу в комок, закрывая голову, и кто-то запускает пальцы ему в волосы и рывком заставляет поднять голову, текила была ужасной идеей, и его выворачивает на черные армейские ботинки, и теплые пальцы гладят загривок, тише, тише, тише, джеймс, тише.
А потом он открывает глаза, чувствуя себя еще более усталым чем до того, как уснул.
.
Солнце пробивается сквозь ставни и чертит тонкие полосы на пыльном полу, но не может дотянуться до него.
Его знобит. Он кое-как добирается до двери. Судя по цвету мочи, у него обезвоживание.
Вернувшись в хижину, раздевается и осматривает себя, привычно запоминая все, что нужно будет доложить в штабе. Ранений немного, критических травм не обнаружено, судя по боли в груди - пара ребер треснула (отметить, что перелом не исключен), есть осколочные, есть пара царапин, есть повреждения левой руки - отклик замедлен, чувствительность и точность движений снижены. В глазах временами двоится. Гипогликемия. Головокружение. Мигрень. Вывих плеча он вправляет.
Он медленно одевается. Он хочет вернуться в штаб. Доложить о миссии.
Он не выполнил задание, руководители проекта будут недовольны. При мысли об их недовольстве у него сжимается горло и холодеют руки. На него были возложены их надежды. Мир погрузится в хаос, если он все не исправит. Он должен выполнить свое задание, пока не поздно.
Он вскакивает с кровати, бредет к двери, но замирает на полпути.
Возможно, уже поздно.
Он хочется вернуться в штаб и получить новые приказы.
Ему нужно техническое обслуживание. Капельница с физраствором. Энергетик. Протеиновый коктейль. И душ. Он рассеянно ковыряет пальцем кровавую корку на шее.
Почему-то он не может вернуться в штаб. Он не помнит, почему. Он не выполнил задание. Он не помнит, почему.
Все слишком сложно. Он слишком устал.
Он хочет перестать быть, хотя бы на какое-то время.
.
Когда солнце садится, он выходит из убежища. Он не знает, куда идет и не анализирует свой маршрут, просто бредет бесцельно. Находит ручей, пьет жадно, умывается, царапаясь о щетину, проводит мокрыми руками по волосам, потом набирает полные ладони, опускает лицо в ледяную воду и не дышит, чувствуя, как она утекает сквозь пальцы.
Он отчетливо слышит в голове голоса. Это его тревожит, потому что гарнитуру он давно потерял. Голоса кричат, стенают, умоляют, угрожают, равнодушно комментируют. Из них всех выделяется один. Он настойчиво зовет его чужим именем и убеждает в чем-то несусветном.
- Дружище, я ненавижу твои диванные подушки, - говорит этот голос. - О, замри-ка на секунду, дай, сделаю набросок. Ну не капризничай, тебе же не сложно, замри, кому говорю.
- Замри, - вторит ему другой голос, металлически повелительный. - Жди здесь.
И команда настолько реальна, что он замирает на полушаге и послушно стоит несколько минут, не уверенный, слышал ли он это на самом деле, или просто бредит. Потом становится понятно, что приказа не было, и ему хочется рычать от обиды.
- Форсировать укрепления рано. Нужно дождаться, когда они вышлют подкрепление на фронт, тогда форт останется уязвимым...
- Ты опять курил, Джеймс Бьюкенен Барнс? Если я найду сигареты у тебя в кармане, я заставлю тебя скурить всю пачку и вымыть рот с мылом...
- ГИДРА несет этому миру порядок, новый порядок. Ты стоишь у истоков великих свершений, твоими руками новый порядок проложит себе дорогу, ты будешь нашим карающим мечом, нашим возмездием...
- Баки, что ты так нервничаешь из-за нее? Выпей теплого молока, приятель...
- Хочешь молока?..
Ему хочется разбить себе голову, чтобы они замолчали. К счастью, мигрень снова усиливается, и голоса сливаются в гул. Гул заполняет его изнутри, как землетрясение, он нарастает, нарастает, пока ему не кажется, что он засунул голову в турбину самолета. Он продолжает двигаться, спотыкаясь, ослепнув от боли, еле переставляя ноги. Потом опускается на колени и утыкается лбом в мокрую траву.
Ему нужно вернуться в штаб. Ему нужно, чтобы ему помогли спастись от этого. Ему нужно, чтобы его вылечили. Он не может так. Он знает, ему объясняли, что если его не лечить, он сойдет с ума за пару дней. Он слишком долго был один. Ему нужно отдохнуть. Его должны починить.
Ему нужны приказы. Или умереть.
.
Дом не выглядит заброшенным, но ему все равно. Ему слишком холодно. Он разбивает окно и забирается внутрь, с трудом перевалившись через подоконник. Некоторое время прислушивается, но вокруг царит тишина. Он медленно обходит комнаты и убеждается, что хозяева уехали уже некоторое время назад - может, в отпуск. На стенках висят фотографии улыбающихся детей, камин идеально вычищен, диванные подушки аккуратно разложены. Он проходится по гостиной, оставляя грязные следы на пушистом ковре, проходит на кухню, осматривает ящики, находит банки с консервами, вскрывает первую попавшуюся и ест, не чувствуя вкуса еды. Он очень давно не ел сам, без присмотра, ощущения раздражающе непривычные. Он отставляет пустую банку и долго сидит, глядя в стену. Громко тикают настенные часы, за окном чирикают птицы, солнце щедро льет поверх клетчатых занавесок яркие лучи, солнце падает ему на лицо, его щеке горячо и странно приятно от этого, даже озноб почти проходит. Один из лучей ползет по столешнице к его руке, он равнодушно следит за его приближением. Луч дотрагивается до запястья, металл сверкает и отражает солнечные зайчики на потолок. Он морщится и встает из-за стола.
На втором этаже он находит ванную. Спускается в подвал, включает бойлер, снова поднимается наверх - эта последовательность действий выматывает так, что он некоторое время стоит, прислонившись к косяку и пытается отдышаться. Проверяет - горячая вода есть, выкручивает краны до упора, раздевается, бросая одежду как попало, забирается в ванную и некоторое время просто лежит в оцепенении, испытывая животное наслаждение от тепла. Головная боль совсем стихает и голоса пропадают. Когда вода начинает литься через край, он неохотно закручивает краны, и еще долго лежит в остывающей ванной. Потом кое-как трет себя мочалкой, где может дотянуться, льет воду на голову, но сил совсем нет, а в груди что-то хрипит. Он вылезает, вытирается огромным махровым полотенцем, бросает его на пол и бредет в ближайшую спальню.
Он лежит на удручающе мягком матрасе, глядя в потолок и чувствует обиду. Он, кажется, помнит, что пару раз не мог сам вернуться с миссии - один раз пришлось неудачно покинуть падающий вертолет и он сломал ноги, а второй раз ему было нанесено критическое ранение. Оба раза за ним прилетали, забирали, и он чувствовал облегчение, и ему долго было тепло, пока его лечили и чинили. Потом снова наступали темный холод и покой.
Почему за ним не приходят сейчас? Почему они бросили его? Он плохо выполнил свою работу?
Он знает, что плохо. Он чувствует стыд и тревогу. Но он может все исправить.
Или не может. Почему-то он не сможет выполнить это задание. Он очень хотел. Но не смог. Он очень виноват. Он подвел командование. Но когда им недовольны, его наказывают. Всегда было так. А сейчас - по-другому.
Что-то изменилось. Он не знает, что.
Почему они не приходят?
Почему он не приходит?
.
Во сне он снова убивает. Убивает голыми руками, душит, разрывает, ломает. Кидает гранату, выбивает дверь, стреляет в прыжке.
Но теперь осколки снов складываются иначе - в них намного больше светловолосого, который улыбается, встревоженно хмурится, жмет его руку, рисует углем, кусает губу задумчиво, грызет тост и читает книгу, аккуратно отчеркивая что-то в блокноте. В этих снах много паровозных гудков и горных пиков, и криков, и ощущения падения, и теплых букетов роз, пахнущих приторными обещаниями, и шелковистых локонов, и криков командиров, выстрелов, взрывов, смеха, табака, жареного бекона, объятий, крепкой выпивки, бриолина, любимых пластинок и танцев.
Во сне он вспоминает.
И просыпается таким уставшим и с такой мигренью, что хочется плакать. Он царапает лицо обессиленно и снова бредет в ванную. Горячая вода почему-то успокаивает и облегчает боль.
Потом он снова съедает консервы и долго сидит на кухне. За окном шуршит неторопливый, занудный дождь. Ему, кажется, жаль, что нет солнечного луча, как вчера.
Или позавчера?
Или?..
.
Его лихорадит. Он не встает из постели, задыхаясь, чувствуя одновременно жар и холод. Горячечные сны не отличаются от обычных, но границы сна и реальности окончательно сливаются. Временами ему кажется, что он в штабе, он слышит голоса техников и рвется сесть, рассказать, передать всю нужную информацию, а потом ему кажется, что рядом с ним кто-то стоит, и что это его задание, тот человек с щитом, и он снова силится вскочить и вступить в бой. Или спросить о чем-то очень важном. Он не помнит. Он слышит выстрелы, он слышит окрики, он слышит вой паровоза, издевательский смех, чей-то воющий плач, кто-то рыдает, захлебываясь, горестно, и этот звук сводит с ума. Потом голоса снова отступают и он отдыхает, слушая свое дыхание - поверхностное, рваное и частое. И как дождь барабанит по крыше.
Ему не хочется, чтобы они его нашли. Он хочет найти сам. Что-то. Или кого-то.
Он почему-то скорее не хочет в штаб, чем хочет.
.
Становится легче.
Как ни удивительно, действительно становится.
Жар отступает, оставив его обессилевшим, иссохшим изнутри, но живым. Приступы головной боли становятся короче, интервалы между ними - длиннее.
Он снова медленно обходит дом, чувствуя себя в силах воспринимать информацию. Долго рассматривает фотографии и картины на стенах. Выглядывает из окон. Открывает ящики. Перебирает украшения, детские игрушки, отглаженные рубашки, впитывает жадно чужую жизнь, вызывающе нормальную, до тошноты обычную. Ему трудно двигаться из-за слабости, но он никуда не торопится.
В один из дней он вспоминает, что нужно одеться. Находит свою брошенную одежду, оглядывает ее критически, спускается в подвал, находит стиральную машинку, но, подумав, снова просто бросает одежду на пол и уходит. Перерывает комод в комнате, где он спит, находит черную футболку и джинсы и стоит, нерешительно сжимая их в руках. Потом надевает, долго прислушивается к ощущениям и решает, что ему нравится.
Выходит на террасу, слушает, принюхивается. Солнце снова прячется за тучами, лес кажется затихшим.
Босые ноги мерзнут, но он не обращает на это внимания. Он смотрит перед собой, хмурясь, и шевелит губами беззвучно.
Он вспоминает.
_________
Колокольчик звякает, когда Стив заходит в забегаловку.
- Добро пожаловать! - преувеличенно радостно приветствует девушка за стойкой. - Мы вас так ждали!
Шаблонное приветствие забегаловок "У Сьюзи" звучит на этот раз искренне, и Стив кивает успокаивающе. Оглядывается и направляется к столику возле окна.
Испуганные официанты набрали 911, но Джарвис, уже два месяца отслеживающий информационные потоки на всей территории страны и отсеивающий по крупицам нужные факты, успел перехватить этот звонок - Роджерс до сих пор не понимает, как виртуальному помощнику Старка удалось понять, что это именно то, что они ищут.
Стив узнает его сразу. Возможно, он узнает то, как мужчина склоняет голову, не обращая внимания на спутанные волосы, лезущие в лицо. Или дело в знакомо напряженных плечах. А может, и нет ничего знакомого ни в позе, ни в самой фигуре, просто Стив слишком ждал этого момента и готов узнать его в ком угодно - ведь бросался же он все это время перехватывать незнакомцев в толпе, хватал за руки, бормотал "извините, обознался".
Стив подсаживается за столик. Мужчина не поднимает головы, только рука, сжимающая стакан с газировкой, напрягается.
- Эй, - говорит Стив негромко. - Баки. Приятель. Это я, Стив.
Баки медлит пару секунд, потом неторопливо поднимает глаза. Он почти серый от усталости и очень худой, под глазами - темные круги, на нем грязная кожаная куртка и такая же грязная футболка. Стив сжимает зубы.
- Я искал тебя, - говорит Стив, чувствуя комок в горле. Он ждет, что Баки набросится на него, он готов к такому повороту событий, хотя не хочет его отчаянно. Он знает, что в любом случае не уйдет без друга. Больше - нет. Никогда. Если понадобится, он вырубит его и унесет на плече.
Баки молчит, смотрит на него исподлобья, изучающе, пристально, тяжело.
- Я нашел тебя, - говорит Стив.
И вдруг Баки улыбается, улыбается как улыбался когда-то давно.
- Нет, - говорит он хрипло. - Это я нашел, Роджерс.
И протягивает руку.
Т_Т