Всему виной - проклятая нелепая весна прямо посреди морозов, он уверен.
Просто почему-то теплые дни чередуются с холодными, так что сугробы подтаивают и снова замерзают, снова стаивают немного и снова коченеют, как в той детской игре, где нужно было замирать каждый раз, когда ведущий смотрел в твою сторону.
читать дальшеСугробы становятся меньше и темнее с каждым днем, и деревья тоже стоят темными и мокрыми, и птицы кажутся недовольными и взъерошенными, стучат клювами по обмороженным ветвям.
Просто сегодня вызывающе тепло и солнце расцвечивает на стекле очередные ветвистые узоры, намерзшие вчера, а далеко-далеко внизу сигналят таксисты, гудят машины, птицы описывают круги в небе, возвращаясь стаями в центральный парк.
И настроение - легкое, бесшабашное, воздушное, совсем не зимнее. С таким настроением - море по колено, любой танец по силе, и так хорошо быть королем всего мира в это время, что сам удивляешься, как ты раньше не замечал своей всесильности. В таком состоянии делают глупости, нельзя не делать глупости, когда ты переполнен волшебством и энергией, когда у тебя крылья чешутся выпрыгнуть и не закрыть за собой окна.
Он некоторое время чутко прислушивается к щекочущему ощущению внутри, к чему-то назревающему, растущему, обретающему форму - и почему-то решает вымыть окна. Это настоящая глупость, пусть сегодня и тепло по-весеннему, кто моет окна в такое время, когда еще впереди и внезапные снегопады с миллионами снежинок, калечащими тонкие тела об стеклянную непреклонность, и дожди с долгими серыми росчерками грязной воды, и захлебывающиеся яростью ураганы с налипшими на окна песчинками и листиками. Это качественная, качественная глупость.
Он мурлычет какую-то мелодию, собирает волосы в хвост, надевает старую рубашку, в общем, делает все, что должно сопровождать процесс мытья окон. Распахивает окно, забирается на подоконник, и тут же становится понятно, что он нашел свою глупость, это была именно она, правильная и необходимая глупость, которая ляжет правильным стежком в ткань мироздания, ветер обнимает его и приятный холодок пробегает по спине. Он стоит на окне, положив руку на холодное стекло, он чувствует себя частью мира, и он счастлив.
А второй заходит в комнату и останавливается, как вкопанный. Поводит головой, принюхиваясь. Подходит ближе осторожно, словно нехотя, подходит совсем близко к первому, ловит запястье, притягивает к лицу, трет кожу осторожно - и точно, на коже проступает легкий, но неумолимый запах.
Они смотрят друг другу в глаза, бледные, и у того, что на подоконнике - глаза, огромные от изумления, а у второго - зрачки сужены, будто его слепит слишком яркий свет. И первый отдергивает руку, перехватывает, пережимает запястье, словно оно кровоточит, словно если постараться, можно будет скрыть предательский весенний запах, тот самый, который невозможно описать словами, который похож просто на глубокую вибрацию, пронизывающую тебя до самого основания позвоночника, запах, который выступает на коже, как конденсат клубящегося вокруг и внутри безумия, который поэты испокон веков сравнивают с бархатной росой, пьянящими слезами и прочей банальщиной.
- Я, пожалуй, пойду, - хрипло, пересохшим голосом говорит второй.
- Уходи, - выговаривает первый замерзшими губами.
Второй уходит, не говоря больше ни слова, аккуратно запирает дверь, а первый еще какое-то время стоит на подоконнике, не двигаясь, так и закрывая запястье, поджав крылья от эмоций, и весенний ветер треплет его рубашку нетерпеливо.
К вечеру холодает.