(c) Фобс
Канон: Опричнина
Жанр: зарисовка (1 180 слов/6 380 знаков)
Рейтинг: PG
Саммари: Первый раз, когда Петька попадает на пир. Типа.
Комментарии: 1) Поскольку я - это я, то ннннате всем мимимишной опричнины -_-
2) Матчасть хромает на все конечности. Историческая достоверность - старался, но не шмог.
3) Вообще, это первый драббл из серии, но все мы знаем, что начать и не закончить - это самый вин.
4) И вообще я люблю писать бессмысленные комментарии к текстам, йеп :3
5) Посвящается Полю и Джессу за волшебный порошок. И вообще, любовь сердца)
---
- Собирайся, Петька, - говорит отец, заходя в покои. - Сегодня царь с боярами пировать будут, и нам там быть след. Пора тебя ко двору пристроить, хватит по углам отсиживаться, чай, ты Басманов и не по роду тебе в монашеской келье запираться.
читать дальшеПетьку слова отца настораживают - неужто прослышал о его тайной надежде постриг монашеский принять? Федька бы не выдал, разве что кто подслушал и донес? Или случайно к слову пришлось? Но отец тему монастыря не развивает, сразу уходит отдавать указания на конюшне, и Петька, отогнав тревожные мысли, начинает готовиться.
Федька врывается в комнату ураганом, принося с собой порыв морозного воздуха. Белоснежно-серебряный в своем терлике из индейской камки, он говорит без умолку, смеется, подтрунивает над нерасторопностью брата, торопит его, помогает ему собраться, всплескивает руками нетерпеливо, сам придирчиво подвязывает братский голубой атласный кафтан. Приглаживает ему непослушные волосы пятерней, пока Петька сражается с вихрами гребнем. После непродолжительной совместной борьбы, Федька, не утерпев, просто нахлобучивает на брата шапку с размаху, и они хохочут до слез над собой и своим волнением.
Они выезжают втроем - отец впереди, степенно и осанисто, и серый Буран, выглаженный до блеска и широкогрудый, вышагивает под ним гордо. Петька - чуть позади, и его Витязь, чувствуя противоречивое настроение всадника, идет словно неохотно, покачивая головой. Гнедой Федьки фыркает, играет и выгибает шею, красуясь, и Федька не одергивает его.
Федька при дворе, в отличии от брата, уже как рыба в воде, так что честно старается подбодрить брата всю дорогу до Кремля. Вертится в седле, радостный, растревоженный, сдвигает шапку набекрень, блестит глазами, губу закусывает. Подкатывает к каурому Петьки с налета, перехватывает вожжи, смеется:
- Хэй, что ты еле плетешься, Петь? Прибавь ходу, иначе до заутрени не доберемся! Да не кисни, братишка, я тебя в обиду не дам!
И говорит так горячо, уверенно, что Петька улыбается и кивает, не сомневаясь в его словах ни на миг.
А потом вдруг Федька задумывается глубоко, хмурится, умолкает, взгляд его становится сосредоточенным, и тут же он встряхивается, словно решив что-то для себя внутри, оглядывается на Петьку, улыбается широко и радостно, лихо свистит, срывает шапку, подбрасывает, ловит и пришпоривает Уголька.
- От окаянный, - бормочет отец, пряча улыбку в усах.
Петька тоже чувствует смесь нежности и гордости. Он вообще любит отца за его спокойную, суровую деловитость. А в брате обожает яркую горячность и безрассудную способность идти до края. В себе Петька не чувствует ни стойкости отца, ни удали брата, и искренне жалеет, что уродился в роду Басмановых таким сорняком бесполезным.
.
Петьке не нравится на царском пиру. Он привык к шумным праздникам на Оке, и к лихим танцам привык, и к свисту, к хохоту и хороводам, так что нет вроде бы ничего необычного в творящемся здесь. Разве что пьют бояре и князья больше и как-то отчаяннее. Но кажется, что перенесенное под низкие своды веселье становится совсем другим, горячечным, дурным, тусклым, словно ненастоящим, и грудь в какой-то момент словно придавливает камнем, и хочется вдохнуть, а нечего, душно. Все бросают друг на друга пристальные взгляды, усмехаются, шепчутся задушевно, кричат здравницы царю, перегибаясь через стол, и царь возвышается над всеобщим весельем, и рядом с ним над волнующейся толпой мелькает белая шуба Федьки, а иногда Петька видит отца, беседующего с царем степенно. Но сам Петька робеет подходить ближе, а отец не подзывает его больше, один раз представив царю в самом начале вечера и сразу отпустив жестом.
Какой-то боярин в мехах, смеясь, подносит Петьке чашу - тот мотает головой, но боярин напоказ обижается, и остается только сделать глоток, получить одобрительный хлопок по спине и закашляться, вызвав гогот. После крепкого вина Петьке становится совсем мутно, и он опирается на стену, закрывая глаза. Хорошо бы найти батьку, мелькает мысль, и попросить вывести, а то в здешних лабиринтах заплутать немудрено, да Лексей Данилыч ушел куда-то с Григорием Федоровичем, небось, дела обговаривают.
- Что, малой, кручинишься? - раздается у него над ухом веселый голос. Петька задирает голову: высокий мужчина в богатом зеленом одеянии остановился рядом с ним и смотрит сверху вниз.
- Душно, - признается Петька.
- Да ты под цвет моего кафтана, болезный, - замечает мужчина. - Пошли до двору со мной, я одно в ту сторону иду.
Отца по-прежнему нигде не видно, а Федька поглощен своей должностью рынды - он смотрит за каждым движением царя так сосредоточенно, нахмурив брови от внимания, словно запоминает наизусть. Ненадолго, наверное, можно и выйти, подышать.
Петька решительно кивает, и боярин берет его за плечо, увлекая за собой сквозь толпу танцующих. Петька старается запомнить дорогу, но толку из этого особо не выходит, темные коридоры петляют, словно клубок спутанной бечевки. К счастью, идти оказывается недалеко, и Петька глотает свежий воздух, словно утопающий.
- Ты чей будешь-то, малой? - боярин, выведя его во двор, не уходит сразу, но от слов благодарности отмахивается, как от назойливых мух.
- Басманов я. Петр Басманов.
- Это ты Лексея Данилыча сын, что ли?
- Его.
- Неужто? - боярин опускается на корточки совсем по-простецки, заглядывает ему в лицо пытливо. Глаза у него - синие и умные. - Федор - твой брат?
- Старшой.
- Ну? Сводный, что ли?
- Отчего сводный, родной.
- Ну дела. А и не скажешь, не похожи вы.
- Ну, так, - соглашается Петька.
- И сколько ж тебе годков, Петр Басманов?
- Двенадцать уже.
- Служить пора, Петр?
- Пора.
- Как брат царю служить хочешь? - говорит боярин цепко.
- Рындой-то... - неуверенно говорит Петька, он не умеет врать, но и правду сказать боязно, а правда в том, что он пока старается не думать о том, каково это - стоять часами в этой духоте, смотреть на страсти человеческие, плещущиеся вокруг..
- Наплачемся мы с ним, ой, наплачемся, - непонятно говорит боярин будто самому себе.
- Князь, что ты к малому пристал? - во двор выходит отец, и Петька с интересом смотрит на человека, имя которого не успел спросить.
- Хороших ты сыновей вырастил, Лексей Данилыч, - отзывается князь, усмехаясь и поднимаясь во весь рост. - Только следи за ними получше, а то как бы не вышло чего.
- Ты меня родительству не учи, Митрий Федорович, молод еще, - вполовину шуточно отзывается отец, но Петька чутко различает в его голосе намек на угрозу.
- Куда уж мне, - соглашается князь. - Доброй ночи. И тебе, Петр Лексеевич.
Он поправляет шапку и ныряет в одну из многих дверей, а отец подходит, чтобы звать Петьку обратно - надобно откланяться по чести перед отъездом.
Федька самозабвенно вытягивается по струнке справа от царя, сжимает топор, как величайшую драгоценность, и вид у него столь одухотворенный, что Петька невольно приглядывается, как было бы ладно написать его на доске, переделав под какого святого. Федька замечает его взгляд, чуть расслабляется, подмигивает и снова устремляет восторженный взор куда-то вверх. Петьке грустно снова оставлять брата, хочется поговорить с ним по душам, послушать о том, что сегодня вечером происходило, но неизменно ускользнуло от взгляда младшого. Тем не менее, брат выглядит таким счастливым, что печалиться всерьез у Петьки не получается.
Уже уходя из зала, Петька видит, как к царю подходит давишний чудной князь, кланяется, лобызает руку, беседует о чем-то. Младший Басманов еще раз вспоминает короткий разговор и снова немного дивится.
Петька еще не знает, что это была лишь первая из его странных встреч с Оболенским-Овчининым.