Некоторые зарисовки, знаете, лежат недописанными годами - сгустки чего-то живого, что дрожало под пальцами, как ниточка пульса. Отвлекся, рассеялся, потерял мысль - и уже не нащупать. Тогда не вымучиваешь, просто оставляешь в черновиках. Проходит пара лет, и иногда вдруг дописываешь - уже о другом. И все о том же.

--

Он захлопывает за собой дверь аптеки и сам морщится от резкого звука. Нужно было быть осторожнее, но нервы сдают - ему кажется, что за ним следит вся улица. Каждый раз когда он бывает в аптеке - руки в карманах, шарф намотан до самых ушей, хрипит в окошко, диктуя длинный список, кашляет, расплачивается мятой бумажкой, берет шуршащий пакет и выходит, - ему кажется, что он чувствует осуждающие взгляды спиной. Все время - подозрительные, знающие взгляды. Но сегодня как-то особенно плохо. Он выходит, вжимая голову в плечи, почти бегом проходит квартал, скрывается в подворотне, прижимается к стене и на весу начинает рыться в пакете. Руки дрожат, тюбики и флаконы путаются, он задыхается и кашляет все сильнее, а еще на него давит ощущение чужого присутствия. Он оглядывается испуганно, но в переулке никого нет - из ближайшей канализационной решетки поднимается зловонный пар, какое-то животное гремит в мусорном бачке, на втором этаже в распахнутом окне звенят тарелками. Рядом с ним никого нет.
читать дальшеНо Джош привык доверять своей интуиции. И в данный момент внутренний голос вопит, что они в беде.
- Ты в полной заднице, парень, - говорит он сам себе вслух, потому что ему необходимо услышать свой голос; но голос хриплый и срывается, и так становится еще страшнее. Он комкает так и не разобранный бумажный пакет, зажимает его под мышкой и наматывает шарф плотнее.
Он выходит из подворотни, не оглядываясь, идет по улице в толпе, надеясь затеряться в ней, он перебегает дорогу сквозь поток машин, чудом не попадая под колеса автобуса, он петляет по парку, надеясь скрыться от странного чувства опасности, он забегает в какой-то магазин и пробирается через толпу женщин и вешалок с одеждой. Он добрый час петляет по городу, словно кролик, и сам себя успокаивает, что ему просто мерещится, что у него паранойя, как у любого, обычного сбежавшего из дома подростка. Что никакая полиция его не найдет, да и вообще, его не ищут, родители никогда бы не стали так позориться, да и зачем - в оставленной записке все четко, он просит прощения и обещает написать, когда устроится. Нет причин для паники, мам, пап, у меня все под контролем. Не кисните там, окей?
Ну, короче, это была отличная записка, он бы сам купился. Наверное.
Он заходит в общественный туалет, закрывает за собой дверь кабинки, опускает крышку унитаза, садится, ставит на колени измочаленный пакет и начинает перебирать купленное. Стаскивает куртку, ему жарко и неудобно, все мешается, пакет падает на пол и он матерится, поднимает пакет из грязной лужи и снова матерится сквозь зажатый в зубах шприц, выкидывает в урну пастилки от кашля и пачку витаминов, купленных для прикрытия, запихивает оставшиеся шприцы во внутренний карман, вытаскивает оттуда же пузырек с черной резиновой пробкой, всаживает в него иглу. Руки дрожат, пузырек тоже дрожит, жгут неудобный, он сжимает и разжимает кулак, по шее стекает капля пота и между лопатками становится щекотно. Чувство опасности нарастает, словно звенящий звук, и тут он слышит шаги, уверенные и неторопливые, два человека заходят в уборную, и двери соседних кабинок справа и слева от него захлопываются одновременно, так же одновременно щелкают щеколды, и он вскидывает голову, оглядывается, словно может видеть сквозь стены.
Плевать, думает он с отчаянием. Если не сейчас, то я подохну, мне нужно, нужно, пора, пора, уже давно пора...
Он туже затягивает жгут зубами и заносит шприц, но воткнуть его в проступившую вену не может. Это странно, словно между кожей и иглой внезапно появляется невидимая прослойка из какого-то упругого материала, мешающая прикосновению. Кажется, ее можно продавить, и Джош продолжает нажимать на шприц в каком-то оцепенении, но тот продолжает сопротивляется, словно живой.
- На твоем месте я бы не пытался, - раздается у него над головой неприятный мужской голос, и он от испуга подскакивает, роняет и пакет, и шприц, но шприц зависает в воздухе и медленно, как в кошмарном сне, поднимается на уровень его лица. Джош отшатывается, запрокидывает голову и обнаруживает, что через невысокие стенки-перегородки перегнулись двое мужчин - явно стоят на унитазах в соседних кабинках.
Копы, панически проносится в его голове.
- Мы не полицейские, - словно в ответ, успокаивающе говорит второй мужчина. У него темные глаза, а голос выше и мягче. - Джош, прошу тебя...
Все, это конец, успевает подумать Джош в отчаянии. В этих фильмах всегда так говорят - мы не копы. Значит, либо мафия, либо ФБР. Мужчины переглядываются, а Джош, резко выдохнув и закашлявшись, хватает с бачка куртку и бросается на дверь своей кабинки. Он срывает хилую щеколду, естественно - он был когда-то лучшим игроком в их полу-инвалидной команде по регби, в конце концов, - несется к выходу из туалета, слыша за спиной крик второго мужика. А потом у него перед глазами появляется знакомая голубая пелена, и движения людей вокруг словно замедляются, а Джош бежит так быстро, как только может, мимо проносятся кварталы, шарф разматывается и разноцветные кисточки свистят где-то за спиной, его легкие разрываются от боли, мышцы немеют, сердце заходится, зато больше нет ощущения опасности и чужого присутствия, и Джош торжествует.
У него есть целых пять секунд торжества.
Потом перед глазами вспыхивает калейдоскоп из осколков реальности, Джош падает и хрипит, и сквозь свои всхлипывающие вздохи снова слышит голос: "Джош, стой! Прошу тебя, подожди, мы хотим помочь!"
Это невозможно, он пробежал точно больше пяти километров, этот мужик не может быть рядом с ним, этот ублюдок не мог двигаться так быстро, никто этого не может! Но голос продолжает говорить, так же близко, словно мужчина стоит у него за спиной и говорит ему прямо в ухо.
"Джош, мы близко, прошу тебя, держись, не пытайся больше убегать, мальчик, мы можем помочь, только держись.."
Он бы полз, но судороги в этот раз продолжительнее и сильнее, так что он корчится, сжимая зубы, и стараясь не стонать. Дьявол, я в такой жопе, думает он с тоской. Я думал, я утер нос и предкам и социальным службам, мне нельзя помочь, а в эту богадельню я больше никогда, ни ногой, хватит этих проклятых капельниц, опрокинутых поддонов с инструментами - как он ненавидит эти лязгающие звуки удара железа по железу! Медицинский, насквозь пропахший спиртом звук... Хватит скрежета больничных стульев по полу, охапок цветов, которые предки приносили ему, словно он был девчонкой, покойником или нуждающимся в задабривании неведомым туземным божеством. Хватит отчаяния и страха, и следующих за ними ярко-голубых взрывов пелены перед глазами - назло и вопреки всему. Хватит вырванных катетеров, ремней и тонких, почти бумажных халатов, в которых чувствуешь себя уязвимым, словно сам ты сделан из бумаги и прозрачен... Лучше кончиться тут, в этой луже, под этим холодным дождем...
Джоша переворачивают на спину, и ему в лицо снова заглядывают эти двое - один выглядит озабоченным и дружелюбным, другой кажется раздраженным. Его куртку распахивают, и злой вытаскивает из кармана пузырек и шприцы.
- Колешься для повышения остроты ощущений? Так не хватает? - интересуется мужик, брезгливо демонстрируя находки Джошу. Тот хрипит и тянется к шприцу, забывая свою решимость умереть в грязной луже: так утопающий не может удержаться от отчаянного вздоха, на мгновение вырываясь к поверхности. Мужчина отдергивает руку.
- Это... глюкоза... - шепчет Джош. - Гидролизин... и еще по мелочи... мне надо...
Мужчины снова переглядываются и тот, темноглазый, чей голос Джош слышал все это время, кивает. Светлоглазый поджимает губы, но шуршит оберткой, закатывает Джошу рукав свитера и с профессиональной ловкостью всаживает ему иглу в вену. Тот дергается и окончательно оседает, ловит воздух ртом, и в груди становится чуть тяжелее - это приятная тяжесть, словно сердце наполняется кровью.
- Тихо, тихо, - говорит темноглазый ласково. - Вот так, умница... - и, повернувшись ко второму, восхищенно продолжает. - Десять кварталов за четыре секунды! Эрик, это невероятно! Я не видел ничего подобного!
- Пора уже перестать удивляться, - сухо говорит тот, которого назвали Эриком, внимательно вглядываясь в Джоша и щупая его пульс. - Он еле живой. Я дал координаты Зверю, машина сейчас будет.
- Джош, не нужно больше убегать, - говорит второй, держа голову и плечи Джоша на коленях. - Мы можем помочь. Мы такие же, как ты. Меня зовут Чарльз Ксавьер, а это - Эрик Леншерр, и мы тоже мутанты.
- Я не мутант, - хрипит мальчик, холодея.
- Ты одаренный, - охотно поправляется Ксавьер. - Но то, что ты умеешь - это следствие генетической мутации. И тебе нужна помощь, потому что вечно доводить организм до истощения и подпитывать его инъекциями невозможно. Тебе нужно научиться управлять своими способностями..
У Джоша темно в глазах, и он слышит, как сквозь толщу воды, плохо и мутно. Визг тормозов заставляет его встрепенуться, но темная толща давит на грудь, и сил нет.
- Чарльз, не сейчас. Зверь подготовил капельницу. Отойди.
Его поднимают, кажется, и несут куда-то, и он хочет было привычно повторить себе, что он в полной заднице, но внутренний голос подозрительно молчит и не воет об опасности пожарной сигнализацией. А потом все кружится, и он силится вздохнуть, и не может, и цепляется за что-то в припадке, и снова рвет катетеры - незабываемое ощущение, - и его швыряет, словно изнутри рвется что-то - а может, просто машину заносит на поворотах. Времени нет, пространства нет - обычно его накрывает ужас, и он бежит, не разбирая пути - но сейчас почему-то бежать не хочется, его наполняет ощущение, что бежать не надо, он уже в безопасности, он дома, ему помогут... И он затихает, наконец - обессиленный, согревшийся, в странном умиротворении.

- Знаешь что, Чарльз, - говорит Эрик с чувством, вытирая лоб тыльной стороной ладони, когда парень на носилках перестает биться, и они со Зверем могут, наконец, отвлечься.
- Знаю, Эрик, - Чарльз улыбается криво, отводит пальцы от виска, откидывается на сидении и закрывает глаза.

20.09.2011/21.07.2013