Я не знаю.
Я глубоководен, замедлен, много молчу и наблюдаю, переживания стали острее, весь мир стал острее и четче, но я как будто выключен из него, стоит закрыть глаза - снова холодный ветер треплет волосы, и щуришься от яркого солнца, и пальцы тянутся нащупать четки в кармане, хочется сесть на камень, отдышаться, вытащить из рюкзака термос с горячей сладкой водой, смотреть на заснеженные вершины и слушать ветер, шаги, бормотание, шелест, хруст, слушать все те звуки гор, которые складываются в итоге в звенящую тишину, в высокогорный тонкий хрустальный космический звон, пронизывающую вибрацию.
Я удивляюсь мягкой кровати, и теплым коридорам, ассортименту мясных блюд в столовой. Удивляюсь тому, что на горизонте нет гор, и гор-изонт становится каким-то неправильным, незавершенным.
Я кашляю, читаю последний том Двух Жизней, остро чувствую свое несовершенство, сижу на работе в футболке с Шивой, которую Доночка охарактеризовал как "Это как Black Sabbath, только с Шивой", и я не здесь.
То ли часть меня осталась на Кайлаше, то ли Кайлаш остался во мне. Не хочется плакать, как год назад после Индии, не хочется обратно, просто я - Кай, горный ледяной осколок - в моем сердце, я заражен тревожным бродяжьим желанием забраться на высоту, смотреть часами на пасущихся своенравных яков и на бегущие облака, я хочу только бренчать на гитаре, идти по тропе часами, молиться и спать, чувствуя, что небо так близко к тебе, что можно ощутить его на плечах, и непонятно, как с этим жить.

четыре фото на память, вы уже видели их в инстаграмме







У меня локальная внутренняя весна, необычайно хочется простой человеческой нежности, утыкаться, заботиться, делиться планами и впечатлениями, слушать, укрывать одеялом, готовить завтрак, ощущать себя частью, писать влюбленные смски, начинать каждое утро с поцелуя и шептать "я люблю тебя" на ухо, уходя из дома. Это ни на кого не направленное движение неожиданно, приятно и щемяще болезненно, слезы подступают к глазам от переполненности, от этой золотисто-красной осени, от желания бродить по утреннему лесу и по ночному городу, глубоко вдыхать гул, и растворяться, улыбаясь.

У А. - очередная внешняя политика и война, и можно только молиться за него, долго смотреть в окно и чувствовать себя Корделией. "Барраярцы!" (с)
Два года и три дня.