Канон: American Horror Story (season 1)
Жанр: зарисовка (1.860 слов)
Рейтинг: PG-13/R
Комментарии: Жестокость, спойлеры, намеки на секс, альтернативность, безотцовщина и бродяжничество)

Они с домом полны злого веселья.
Тейту нравится пугать случайных туристов, скидывать с лестницы новоприбывших простофиль, приводя агентов по недвижимости в отчаяние. Тейта злят идиоты, которые хотят купить то, что купить нельзя - и дому не нравится, когда они бродят по его комнатам, громкие, наглые, деловитые, жуют жвачку, блестят лысинами, тянут везде свои потные ручонки, лезут в запертые комнаты, козлы, набитые дерьмом и требухой, и Тейт наполняется ненавистью и пренебрежением, слыша их тупые комментарии о люстрах и витражах от Тиффани.
Он прислоняется к косяку, трется головой о теплое дерево.
- Они ничего не смыслят, эти говнюки, - говорит он. - Ничего, я позабочусь о них.
читать дальше- С кем ты разговариваешь? - спрашивает Нора рассеянно. Она появляется редко, и Тейт скучает по ней. В такие базарные дни распродаж она всегда тревожится, бродит по дому, растерянно трогая мебель, глотая слезы и спрашивая окружающих, почему дом так изменился, кто все эти люди, где ее ребенок. Ее не видят, а если видят, то принимают за местную сумасшедшую, отвечают со снисходительной жалостью или посмеиваясь, и таких Тейт ненавидит особенно.
- С домом, - говорит Тейт честно.
- О, как чудесно, - улыбается Нора. - Милый мальчик, как хорошо, что кто-то слушает наш дом, правильно, говори с ним, такие прекрасные дома нуждаются в заботе и внимании..
Она рассеянно касается его виска кончиками пальцев, отводит прядь волос за ухо. Он почти подается вперед, ловя это движение, но Нора хмурится, пытаясь что-то вспомнить, отворачивается, видит энергичную полную женщину, распахивающую кухонный шкаф, и в отчаянии прижимает платок к губам.
- Кто вы и что вы делаете в моем доме? - слабо зовет она, отступая из кухни и растворяясь от переизбытка эмоций.
На толстую сучку Тейт сбрасывает книжный шкаф, а ее муженьку отрубает пару пальцев метко уроненным с полки кухонным ножом.
.
Дому не нравится терять Тейта.
Тейту нравится, когда он перестает быть собой, Тейтом, и становится частью дома - его тело принадлежит не ему, и он лишь делает то, что должно, не удивляясь и не задавая вопросов. Временами он совсем не помнит, где был и что делал, воспоминания кажутся чужим рассказом, старым кинофильмом, выцветшим и нереальным, он не чувствует ничего, кроме удовлетворения от сделанного. Он не пытается вспоминать это время, он просто принимает как должное, что тогда дом призывал его, вплавлял в себя окончательно, действовал сквозь него, ему нравится быть инструментом, смертоносным и действенным. Нравится быть частью чего-то огромного и теплого, темного, могущественного и вечного. Дом знает несоизмеримо больше Тейта, дом не ошибается, дом принимает в себя лишь тех, кто ему действительно нужен.
Но иногда дом теряет Тейта. Иногда Тейт перестает слышать его. Когда Нора плачет на ступеньках подвальной лестницы, что ее ребенок потерян, Тейт слышит только гул крови в ушах, и он надевает латексный костюм, засовывает голову Чеда в ведро и держит, пока он не прекращает дергаться, а Патрика забивает кочергой. Дом молчит вокруг него, дому не были нужны эти двое здесь и сейчас, но Тейту все равно, он чувствует лишь ярость, сжигающую ярость - как они посмели нарушить план, как они посмели не завести ребенка, он полон бессилия и такой ярости, что все бьет и бьет Патрика, уже бездыханное тело Патрика, и этого все еще недостаточно, чтобы заглушить его горе от мысли, что он не сможет сделать Нору счастливой.
А потом он сидит в подвале, обхватив колени, и дом высится вокруг него гробовой тишиной. Эти двое должны были жить здесь. Они были нужны дому живыми. Они восстанавливали, любовно красили, сметали пыль, полировали, начищали, подгоняли, обновляли. Они делали дому лучше. Они должны были остаться. Они должны были жить здесь долгие годы, обслуживая дом, защищая его от времени, термитов и вандалов, они не были нужны дому как части его, они были нужны дому вне его структуры, а Тейт спутал все планы.
Дом молчит, и Тейт смотрит в черноту.
- Так даже лучше, - говорит он. - Пусть сюда приедут нормальные люди. Те, кто будет тебя чувствовать и любить.
Дом молчит, и Тейт впервые за долгое время чувствует себя одиноким.
.
Тейту грустно сегодня. Он не любит такие дни, когда просыпается с ощущением скуки, пустоты и одиночества. Он знает, что будет маяться весь день.
- Тейт? - Констанс ломает руки, улыбка неуверенно тает на ее лице и снова возвращается, словно ее треплет весенний ветер. - Этот психиатр, Бен, они собираются переехать сюда в ближайшую неделю.. ты не думал, что он мог бы помочь тебе? Помочь с твоими кошмарами, я имею в виду.
- Это не кошмары, - Тейт не смотрит на нее, он лежит поверх покрывала, невидяще глядя в потолок.
- Ну, не кошмары, сны, видения, какая разница, - Констанс взмахивает изящной рукой, отметая досадные помехи. - Эти... сны о крови и убийствах. Он мог бы разобраться в их природе.
- Что за бред, - говорит Тейт презрительно. - Что за идиотская мысль.
- Милый, просто подумай. Он мог бы помочь тебе. Все равно вы будете много времени проводить в одном доме. Я позвоню ему, если хочешь.
Тейту хочется сказать, чтобы она заткнулась и убралась из его комнаты. Что ей слишком очевидно хочется, чтобы он стал тем нормальным, милым мальчиком, каким она всегда хотела его видеть, лакированным, как крышка музыкальной шкатулки, она, старая сука, хочет починить его, как сломанную музыкальную шкатулку, она постоянно смотрит на него этим своим щенячьим взглядом, то ли боясь его, то ли боясь за него, и как она вообще умудряется переходить от жестокости и равнодушия к этому надоедливому обожанию. Тейт хочет орать ей, что она слишком поздно спохватилась, что она не имеет смелости даже нормально сказать, чего хочет - кошмары, видения, как же, почему бы просто не сказать - зачем ты это сделал, зачем, зачем, зачем вся эта пакость, и разнесенные черепа, и эта грязь, и кровь на твоей постели, и на этом ковре, пропитавшемся тогда насквозь. "Почему, зачем, почему, зачем, почему?" Должен быть хороший, понятный ответ, должна быть одна сломанная шестеренка, которую можно найти, заменить, исправить. Конечно, сделанного не воротишь, но может, можно исправить будущее, чтобы оно не было таким пугающим, чтобы ты не лежал часами, глядя в потолок, не убивал случайных туристов, не слизывал кровь с пальцев этим невозмутимым, пугающим жестом, чтобы твой взгляд не становился пустым и мечтательным, и чтобы ты не стоял с винтовкой, замерев и чуть покачиваясь, чему-то улыбаясь... Почему бы тебе не исправиться, не стать таким, чтобы я могла тебя любить, наконец?
Тейт хочет заорать, вытолкать ее из комнаты, но он пуст и обессилен, и голоса в голове сегодня еле слышно шепчут, и его собственный голос так же тих и незаметен, поэтому он просто пожимает плечами и отворачивается к стене.
- Плевать, - говорит он неохотно, губы сухие и потрескавшиеся, словно он молчал годами. А может, он и молчал? - Плевать.
И Констанс тихо уходит, словно боясь спугнуть удачу - на такой хороший ответ она не рассчитывала.
.
Тейт давно не хотел ничего так.
Он смотрит на нее завороженно, любуется тонкими запястьями, переливом прядей - волосы у нее тонкие и шелковистые, и кожа тонкая, так что вены наверняка пульсируют ощутимо, если прикоснуться к запястью губами, и щиколотки у нее тонкие, и вся она кажется такой обманчиво хрупкой, как тростник, и самое удивительное - она не боится темноты.
Она, такая проницательная, такая чуткая, не чувствует опасности здесь. Она бредет через темноту, вслушиваясь в громкий рок в наушниках, затягиваясь сигаретой, и темнота не пугает ее.
Она с любопытством осматривает дом, заглядывает в подвал, она что-то чувствует, она словно подходит близко к грани между живым и мертвым, играючи, с подростковой самоуверенностью, но в то же время она ничего не знает о смерти, она жива, жизнь пульсирует в ее венах, жизни слишком много, Тейт знает, что смерть это просто то, что случается, когда жизни слишком много, и он понимает, почему она режет себя, и он любуется как жизнь вырывается из нее алыми каплями, и нестерпимо хочется слизать эти капли, урча. Как умирающему от жажды, ему нужны эти капли жизни, и когда она выходит из ванной, он скользит внутрь, жадно склоняется над раковиной, втягивает воздух носом, ища запах только что смытой крови - чистой, хрустальной, звенящей от истинности крови, без примеси запаха гнили и разложения, крови, незапятнанной вонью страха и смерти, крови живого и сильного существа, он поднимает брошенное на пол окровавленное полотенце, прижимает к лицу, вдыхает глубоко, пьянея от запаха, трется лицом об него, с наслаждением вжимает пальцы в махровое мокрое нутро.
Она нужна ему. Он хочет ее. Он любит ее.
А больше всего он хочет, чтобы она была счастлива.
Она будет счастлива здесь.
.
Тейт хочет ее счастья.
Смешно смотреть, как он, обычно насмешливый, жестокий и отстраненный, превращается в преданного пажа рядом с ней. Он даже чуть пригибается, чтобы ей не приходилось тянуться. Он смотрит на нее с отчаянным обожанием, а ее слезы разрывают ему сердце. Ее слезы заставляют его метаться - они ощущаются словно раскаленное олово за шиворотом.
Ее слезы делают его глухим к желаниям дома.
Дому не нравится, когда Тейт проявляет инициативу, когда он глух к голосам. Дом ворчит и затягивает свои петли на горле, сжимает объятия плотнее, успокаивающе и усыпляюще. Тогда Тейт чувствует себя наполовину переваренным, сонным, несуществующим, и ему нравится это ощущение, оно полно покоя, уверенности, в нем хорошо пребывать, словно в теплой болотной жиже, которую страшно вдыхать только в первый момент, а дальше, когда она уже наполнила тебя изнутри, ты обретаешь спокойствие...
- Эй, - говорит Вайолетт грубовато, и он встряхивается от сонного наваждения. - Ты заснул? Твой ход.
И Тейт, ухмыляясь, затягивается сигаретой и скидывает очередную карту.
.
Оставь ее, кричит Тейт, и дом отступает, отпрянув, как дикий зверь, приструненный дрессировщиком, и Тейт с ужасом чувствует, что не сможет удерживать его долго. Дом заинтересовался Вайолетт, дому нравится Вайолетт, а дом всегда получает тех, кто ему нравится, так или иначе, он оплетает свою цель и втягивает ее, и самые чуткие обычно чувствуют это, чаще всего чувствуют, ведь дом выбирает особенных, и выбранные сопротивляются ему изо всех сил - как сам Тейт когда-то, или бегут, как все те сбежавшие семейки, чудом ускользнувшие.
Вайолетт пока не чувствует, она не замечает пристального взгляда дома, его интерес. Такая умная и такая слепая.
Тейт должен предупредить ее, должен велеть уезжать, но одна мысль о том, что он может потерять ее, разрывает его изнутри. И он медлит, чутко оберегая ее от всего. Он сможет защитить ее, закрыть ее собой, отвести удар.
Тейт знает, что дом потребует от него рано или поздно.
И он знает, что сойдет с ума, но не сделает этого.
.
Не умирай, Вайолетт, кричит он, глотая слезы. Только не умирай. Не превращайся в одного из этих психов, бродящих по местным коридорам, в одного из почти не существующих, навечно запечатанных смертью в навязчивом страхе и скуке. Ты должна жить, пусть ты даже уедешь отсюда, плевать, пусть я больше никогда не увижу тебя, пусть, пусть ты придешь в себя и убежишь отсюда так быстро, как только сможешь, я согласен, согласен на все, только живи.
Он прижимает к себе ее остывающее, податливое тело, укачивает, словно надеясь успокоить, отводит мокрые пряди с лица. Хуже ледяного ужаса, хуже безграничного горя - мысль, что он был одним из тех мелких камушков, которые стали идеальной, рассчитанной лавиной. Все его действия, слова, мысли - все вписалось в нужную дому структуру, все привело к тому, чего Тейт не ждал и не предвидел.
Ты должна жить, просит он слабо, и его слова направлены не к Вайолетт, а к тому огромному и темному, что окружает их.
Дом удовлетворенно молчит.
Дом всегда получает то, что ему нужно.