За окном темнеет, в голове сумбурно, прислушиваюсь к обрывкам мыслей, ловлю их за хвосты, чутко вглядываюсь в эмоции.
Мои сезоны опять играют в чехарду - весна закончилась уже пару недель назад, сейчас по ощущениям заканчивается лето, нюхаю воздух в превдкушении первых осенних запахов, жду осени, словно только ее одну из всех времен года и люблю сейчас. Жду ярких листьев и затяжных дождей, мокрого асфальта и серого неба, и размытого каплями стекла в кафе, сидеть возле окна, сжимая чашку с чаем, натянув рукава потертого свитера на ладони, прятаться за прядями волос, любоваться яркими нечеткими огнями светофоров и машин, и чтобы внутри было тепло, сладко и пронзительно больно от концентрированного одиночества, и чтобы в наушниках сплетали мелодии саксофон и фортепьяно.
Реальность колышется вокруг маревом, расслаивается, выпадает осадком - плюс тридцать, майка, мороженое, ловить капли фонтана на лицо - и одновременно слышать шум грядущего дождя, шорох шин по серым лужам, жестяной грохот грозы по балконному козырьку.

И на тему грозы и тепла в груди. Это, наверное, навсегда останется для меня саундтреком к истории Ремуса и Люциуса. Hurry, boy, it's waiting down for you.




И раз уж у нас вечер ностальгии - три маленьких и любимых старых драббла под катом) 2008-2009 гг. Первый просто о мелком Ремусе, остальные подразумевают Люциус/Ремус, рейтинга нет. Об оборотнях, анимагах, Африке и аконитовом зелье.

О детствеО детстве

Хуже всего, пожалуй, последние пара часов в Хижине. Ожидание выматывает. Мародеры негромко переговариваются в соседней комнате: Ремус, понятное дело, запрещает им заходить во время трансформации - он плохо контролирует свои движения в это время и может случайно покалечить. Джеймс предполагает, что рядом с друзьями перенести ожидание проще, но он не понимает, что так приходится еще и следить за собой - улыбаться, выглядеть максимально бодрым и спокойным. Когда хочется просто лечь на спину, раскинув руки, и закрыть глаза. И дышать. Пять - два - пять - два. Ритм, привычный и верный.
Ремус вспоминает.

- Следи за дыханием, это помогает, - твердый голос отца чуть срывается на этом месте, и он опускает на секунду глаза, потому что сам понимает, что не может судить, насколько это "помогает", ведь речь идет не о простуде, которую каждую хоть раз в жизни испытывал на собственной шкуре. - То есть... в общем, дыши медленно. И следи за собой. Если становится страшно - дыхание сбивается. Помнишь? Пять счетов - выдох, два счета - пауза, пять - вдох, два - пауза. Или четыре - два - шесть - два.
- Пять-два-пять-два, - послушно повторяет Ремус. - Или четыре-два-шесть-два.
- Упражнения. Растяжка прежде всего. Дыхание, - он загибает пальцы. У него тонкие, какие-то беспомощные руки, и во всем этом бессмысленном повторении чувствуется отчаяние и беспомощность. Ремусу почти тошно от этого... и стыдно от своего отвращения. - Травяной настой. Щеколда.
- Я помню, пап, - говорит Ремус и встает. - Я пойду.
- Ты иди, - растерянно соглашается отец, вытирая ладони о колени, и Ремус чувствует, как в нем волной поднимается ярость и обида за нелепость, отчаяние, боязливость этого человека. Он смотрит на то, как отец нервно облизывает губы. Смотрит исподлобья, чуть щурясь, на секунду поддаваясь этой злобной волне, и отец, поймав его взгляд, вздрагивает и как-то отклоняется назад.
- Запри за мной, - говорит Ремус, виновато отворачиваясь и вспоминая про дыхание. Отец пахнет страхом и каким-то почти выветрившимся одеколоном. И это тоже раздражает.
- Да, - совсем потерянно говорит отец, и оба молча уходят к подвалу.

- Я не знаю, что делать, - шепчет отец, вцепляясь в волосы, раскачиваясь на стуле. Скрипит ссохшееся дерево, и он дышит тяжело и хрипло.
- Успокойся. Все хорошо, - мать тоже шепчет. Скорее всего обнимает его сзади, шепчет неубедительно и ласково. - Ну, что ты вдруг?..
- Я боюсь его, Энни, понимаешь? - он хватает ее за руки, наверное, раз стул больше не скрипит. - Боюсь! Ему двенадцать! Мой сын!..
- Тшшшш, - она не понимает, ничего не понимает, она просто думает, что у него очередной приступ чувства вины, смешанный с паникой и кризисом среднего возраста. Она не понимает, что мир сейчас рушится и дальше нет ничего, ради чего стоило бы жить.
- Ты не видела его глаза сегодня, я не могу, Энни, я боюсь собственного сына, я боюсь не справиться, что я могу дать ему, что я дал ему, чему научил? Он ведь не зверь, Энни! Я знаю моего мальчика! Он добрый, ласковый! Он не может так смотреть! Это не он! Господи, я не могу так! Но если бы ты видела его глаза, как он посмотрел на меня... о, мой мальчик, это не он! Он меняется, меняется, он больше не волчонок, он зверь - ты же видела его, ты сама видела!..
Ремус натягивает одеяло на уши и проклинает свою слабость - нужно было с самого начала не слушать. Родители не подозревают, как обостряются его чувства, иначе бы вышли разговаривать во двор.. ему хочется плакать от боли в суставах, обиды и страха. Если даже отец считает, что он - не человек... они выгонят его из дома, наверняка... и Ремус начинает планировать, что может забрать с собой, чтобы жить в лесу было проще...
Он уже засыпает, измотав себя скорбными мыслями, когда его сгребают чьи-то руки. Он дергается от неожиданности, но его лицо уже покрывают поцелуями, и мать шепчет "мой мальчик", а отец резко хватает его за волосы на затылке и больно ударяет его по лбу своим лбом, и говорит яростно, "Мы справимся, ясно?! Не сметь вешать носа, Ремус Джон Люпин! Мы им еще покажем!.. Мы им!.. Да!.." и у него темные глаза и щетина больно царапается, и пахнет он потом, алкоголем, злостью - как и должен пахнуть самый лучший отец на свете. Ремус ревет, хотя взрослые парни плакать не должны, и бросается отцу на шею, и целует руки матери.
Он чувствует себя немыслимо счастливым.

---

Об экспериментахОб экспериментах.

Ремус не думал, что когда-нибудь позволит случиться чему-то подобному. Люциус работал над Аконитовым Зельем больше трех лет, но Ремус, искренне ему благодарный, боится надеяться на что-то определенное. И даже пользуясь Зельем и признавая, что оно действует, он все же сомневается до последнего. Люциус его не торопит, проявляя ту самую деликатность, которую в нем сложно заподозрить, когда он надменно поднимает бровь и смотрит на собеседника сверху вниз. Но с Ремусом он может и нежно улыбаться, и тактично умалчивать, и терпеливо дожидаться.

Нарцисса очень удачно проводит выходные у очередных аристократов, Анастасии и Луи Тремьен, также скучающих вдали от светского общества, как и она сама. И Ремус, не веря в реальность происходящего, после очередных колебаний, все же не запирает дверь в подвал. Люциус дожидается в кабинете, разбираясь с рабочей перепиской. Он заранее подготавливает себя к долгому ожиданию, так что, когда за его спиной наконец скрипит дверь, Малфой спокойно откладывает перо и поворачивается.

Ремус выглядит именно так, как Люциус и думал - всклокоченный, поджарый, с виновато прижатыми ушами, он бесшумно переминается на пороге и щурится на свет. Малфой смотрит на него с улыбкой, вспоминая, как впервые увидел обращение несколько месяцев назад, и насколько сейчас Ремус отличается от того зверя, который поднялся на лапы в центре очерченного шаманом круга. Тот зверь, глядя на врага умными и злыми глазами, припал к земле, готовясь к прыжку, оскалился и утробно зарычал, и шерсть на его загривке стояла дыбом. Люциус тогда бесстрастно наблюдал за тем, как шаман и зверь ходят кругами, волк - на полусогнутых лапах, не решаясь напасть, шаман - легко пританцовывая, словно не замечая оборотня, но ни разу не поворачиваясь к зверю спиной. Малфой любовался тем, как зверь, ловкий и бесшумный, перебегал, замирал, отступал назад, скалился и припадал на передние лапы. Он любовался тем, как заметно перекатывались мышцы, блестели глаза, настороженно поднимались уши. Это был танец, в котором зверь был обречен проиграть, но рык и монотонные напевы долго, очень долго сплетались в жутковатую ночную песню.

А сейчас Ремус стоит на пороге его кабинета, и смотрит на него снизу вверх, и на морде у него отчетливо читается смущение. И Люциус чувствует изумительное, пьянящее чувство торжества, к которому примешивается совершенно неконтролируемая нежность.

- Ну, иди сюда, - говорит он с улыбкой. - Не бойся, Реми, я не кусаюсь.

---

О друзьяхНесмотря на всю сюрреалистичность следующего драббла, это реальная ситуация из этой истории. 1981 год, после возвращения в Англию. Да, Блэк после освобождения из Азкабана зимой 1981 года (а не побега в 1993, как у Роулинг) некоторое время живет с Ремусом и, соответственно, с Люциусом - к крайнему неудовольствию последнего.

О друзьях.

Блэк заглядывает в кабинет настороженно, и Ремус поднимает голову. Сириус заходит и садится на ковер рядом с Люпином, зевает во всю пасть нарочито беззаботно, чешется, пару минут явно скучает, косясь на Ремуса, который спокойно лежит, положив голову на лапы. Не дождавшись активных действий от Люпина, Сириус, мотнув головой, прикусывает ухо Ремуса и треплет его с тихим рычанием. Люпин щурится и дергает ухом, лениво уворачиваясь, но Блэк продолжает кусать его за морду, заставляя скалиться и рычать. В конце концов Ремус вскакивает на лапы к восторгу Сириуса, придавливает Блэка к полу и дальше они обмениваются всей гаммой взрыкиваний, восторженного скулежа, негромкого лая, прыжков и припаданий на передние лапы.
Люциус пару секунд раздраженно постукивает пером по чернильнице, потом не выдерживает:
- Пошли вон оба.
Черный пес бодро выносится из кабинета, волк выходит следом, у двери остановившись, чтобы виновато обернуться и заметить улыбку Люциуса.

***

В отрыве от ностальгии - мечтаю о скейте, косухе и зажигалке с правильной гравировкой. И о фотосессии на тему "метафизический роман, алхимический брак" - раз уж я не взял это себе тэгом. Я вообще столько всего не взял тэгами! "Некротическое обаяние", например, идеально бы сейчас пошло.
А на английском сегодня был текст про Santa Muerte. *______* Учитывая обсуждение на выходных, это как-то слишком много совпадений для одного меня))))


La Santa Muerte by ~ghostpavo on deviantART


Muerte, Hermosa Muerte by ~jditchmen on deviantART

И, чу! Внезапно! Идеальный визуальный ряд приходит оттуда, откуда не ждали.


(c) rgveta


hades and persephone 1 by *sandara on deviantART
(обожаю Сандару!)

Блин, я даже не знаю, хохотать или покрываться фейспалмами.
Пожалуй, не буду себе ни в чем отказывать