Тишина в Москве - просто очень тихий гул. Его хорошо слушать, если сесть на качели. А качели - это что-то совсем особенное. Можно сидеть на качелях в центре города, в тихом и пыльном, сомлевшем от жары дворике. Можно размесить осеннюю грязь среди новостроек, подобрать пальто и присесть на новенькие качели, неуместно яркие на фоне чахлых, покосившихся саженцев. И это - Москва, во всем ее нелепии и великолепии, резкая и очень честная, с бронированным и застекленным сплошь, со старинными особняками и камерами видеонаблюдения, с лифтами, где зачеркнута маркером крест-накрест кнопка "18" - нет таких этажей в Москве, и не пытайтесь! Но на самом деле - есть. Есть восемнадцатые этажи, и девятнадцатые есть, и даже - двадцать третьи. Там живут люди, смотрят за горизонт и пьют чай с привкусом облаков.

А на первом этаже к тебе в гости ходит весь район. И дети прячут под окнами "секреты", не зная, что ты - их сообщник. Почему-то, играя рядом с домом, совсем не думаешь об этих окнах - думать о них начинаешь сильно позже, когда ты уже по другую сторону стекла, и в гости к тебе ходит весь район, и иногда - туман.

Зайдет осторожно в форточку, извинится смущенно, что наследил, мокрыми ногами сбежит по подоконнику на стул, свернется там, стараясь ничего не задеть, и будет уверять, что "чай или кофе - совершенно все равно!" И ты, кутаясь в халат, и стараясь не зевать - такая рань, в такую ты обычно ложишься, а не встаешь, - сваришь ему кофе, черный и с сахаром, и он будет благодарно обхватывать чашку и вдыхать аромат, и ты расспросишь его о Москве, и он признается, что здесь трудно - вот Лондон, Лондон... а тут положение его туманно (и ты улыбнешься, показывая, что оценил игру слов), но он заболтался, и нужно бежать. Рассыплется в благодарностях, осторожно пробежит обратно к форточке и выскользнет на улицу, задев куст жасмина под окном.

И расстелется, выплеснувшись, и ты будешь улыбаться мокрому жасмину, а дворники и случайные прохожие - удивляться запаху кофе в туманном утре.